Горшок

Русская народная сказка

Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые... Так и норовят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать... И дверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да руки протягивай, да опять крюк скидывай... И так проживем.

Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась! Румяна да рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложки облизали... Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша, мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:

- Ну, мужик, я свое дело сделала - кашу сварила, а горшок тебе мыть!

- Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть! И сама вымоешь.

- А и не подумаю!

- И я не стану.

- А не станешь - пусть так стоит! Сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку.

Стоит горшок немытый.

- Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!

- Сказано - твое дело, ты и мой!

- Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.

- Ладно, лезь на печь, там видно будет.

Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла темна ноченька, потом утро настало.

Утром-то никто и не встает. Ни тот, ни другой и не шелохнутся - не хотят горшка мыть.

Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.

Соседки уже коровушек прогнали.

- Что это Маланьи-то не видать? Уж все ли по-здорову?

- Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдем - не встретим ли...

И обратно идут - нет Маланьи.

- Да нет уж! Видно, что приключилося! Соседка и сунься в избу. Хвать! - и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась.

- Маланья, матушка!

А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется.

- Почто коровушку-то не прогоняла? Ай нездоровилось?

Молчит баба.

- Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь?

Молчит баба, ни слова не говорит.

- Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то? Василий, а Василий!

Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты - и не ворохнется.

- Что у тебя с женой-то? Ай попритчилось? Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка:

- Пойти сказать бабам! Побежала по деревне:

- Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием: лежат пластом - одна на лавке, другой на печи. Глазоньками глядят, а словечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?

Прибежали бабы, причитают около них: - Матушки! Да что это с вами подеялось-то? Маланьюшка! Васильюшка! Да почто молчите-то?

Молчат оба что убитые.

- Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит.

Сбегали. Пришел поп.

- Вот, батюшка, лежат оба - не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?

Поп бороду расправил - да к печке:

- Василий, раб божий! Что приключилось-то? Молчит мужик. Поп - к лавке:

- Раба божия! Что с мужем-то?

Молчит баба.

Соседки поговорили, поговорили - да и вон из избы. Дело не стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у кого поросята.

Поп и говорит:

- Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.

Той некогда, другой некогда.

- Да вот, - говорят, - бабка-то Степанида пусть посидит, у нее не ребята плачут - одна живет. А бабка Степанида поклонилась и говорит:

- Да нет, батюшка, даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.

- Да какое же тебе жалованье положить? - спрашивает поп да повел глазами-то по избе. А у двери висит на стенке рваная Маланьина кацавейка, вата клоками болтается. - Да вот, - говорит поп, - возьми кацавейку-то. Плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть.

Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.

- Это что же такое? - говорит. - Мое-то добро отдавать? Сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам!

Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит:

- Ну вот, баба, ты перво слово молвила - тебе и горшок мыть.